Ахматова. «Приговор» («И упало каменное слово...» из «Реквиема») читает Ю.Рутберг

ПРИГОВОР И упало каменное слово На мою еще живую грудь. Ничего, ведь я была готова, Справлюсь с этим как-нибудь. У меня сегодня много дела: Надо память до конца убить, Надо, чтоб душа окаменела, Надо снова научиться жить. А не то... Горячий шелест лета Словно праздник за моим окном. Я давно предчувствовала этот Светлый день и опустелый дом. (Лето 1939. Фонтанный Дом) Написано 22 июня — накануне 50-летия Анны Андреевны. «Где-то у Чуковской Ахматова говорит о стихах, которые пишутся ради последней строки. “Приговор“ написан не ради названия, но именно оно управляет текстом. Приговор вынесен сыну, о ком в “Реквиеме“ сказано: Семнадцать месяцев кричу, Зову тебя домой, Кидалась в ноги палачу, Ты сын и ужас мой. “Приговор“ отвечает на вопрос, что следует за страданием. Ахматова начинает с “каменного слова“, падающего на “еще живую грудь“. Этот удар камнем по живому телу – ранение, если не убийство. Строки, которые следуют за описанием удара, суть бессодержательное бормотание того, кто перенес потрясение, но не очнулся от него. Неудавшаяся попытка самоутешения: “Ничего, ведь я была готова, Справлюсь с этим как-нибудь“. Следующая строфа показывает, как именно героиня с этим справляется: убивает память и призывает душу окаменеть. Чтобы выжить, человек должен лишиться двух залогов бессмертия. Это убиение и жизни временной, и жизни вечной. Вот где находится Мать, исчезнувшая во втором стихотворении цикла “Распятие“. Она соглашается на жизнь, состоящую из смерти. Третья и последняя строфа описывает мир, в котором больше нету сына: “горячий шелест лета, словно праздник за моим окном“, “светлый день и опустелый дом“. Эту реальность можно прочесть как праздник жизни – и ее же можно прочесть как радость смерти, по толстовскому сближению: я умер – я проснулся (смерть как пустота и свет освобождения). Ужас Матери в том, что обе сущности для нее недоступны. Она осуждена жить в разлуке с сыном, которого не может спасти. Вот почему камень – орудие убийства, – заменяет ей душу. Эта замена уже описана Микеланджело (в переводе Тютчева): “Отрадно спать – отрадней камнем быть. О, в этот век – преступный и постыдный – Не жить, не чувствовать – удел завидный... Прошу: молчи – не смей меня будить“. Если ты не можешь ни спасти, ни спастись, твой единственный выход – жизнь как небытие. Поэтому стихи, следующие за “Приговором“, зовут смерть. Ты все равно придешь – зачем же не теперь? Я жду тебя – мне очень трудно. Я потушила свет и отворила дверь, Тебе, такой простой и чудной. “К смерти“ И только пышные цветы, И звон кадильный, и следы Куда-то в никуда. И прямо мне в глаза глядит И скорой гибелью грозит Огромная звезда. “Семнадцать месяцев кричу...“» (). В «журнальной публикации Ахматова поставила заведомо неверную дату — “1934“ и сняла название “Приговор“. Таким образом, центральное стихотворение цикла, его кульминация, могло быть воспринято читателями не как слово о народном горе, а как отзвук некой любовной драмы» (). __ Мандельштам. «Кассандре» (обращено к Ахматовой): Программа «10 вопросов к Ахматовой»: О программе: Юлия Рутберг сыграла роль Ахматовой в сериале «Анна Герман. Тайна белого ангела» (2012). О том, с чего началась ее любовь к творчеству Анны Андреевны, и какое впечатление произвела на нее пластинка с голосом поэтессы: