Помалкивай, нищебродка, — богиня разговаривает ...

И то, — на лету вспоминая маму — с размаху у почтамта плюхаюсь в яму. На меня тележка, на тележку баба. В грязи ворочаемся с боку на бок. Что бабе масштаб грандиозный наш?! Бабе грязью обдало рыло, и баба, взбираясь с этажа на этаж, сверху и меня и власти крыла. Правдив и свободен мой вещий язык и с волей советскою дружен, но, натолкнувшись на эти низы, даже я запнулся, сконфужен. Владимир Владимирович Маяковский