Михаил Кукулевич - 1801 год (триптих)

Нашлась аудиозапись выступления Михаила Кукулевича в 1994 году, где он читает своё стихотворение-триптих “1801 год“, посвящённое Н. Эйдельману. 1801 год (триптих) Н. Эйдельману I Великий магистр одиночества, Курносый российский тиран! Нет сил не поверить пророчеству, Но сладок минутный обман. В покорном единообразии Застыл на ветру вахт-парад. И нет ни в Европе, ни в Азии Надежнее русских солдат. Недаром же нервы истрачены На строй, что под солнцем горит! Но нету спасенья от ржавчины, Что точит тебя изнутри. Немым истуканом из мрамора Гвардеец застыл на часах, Но в спальню, как в смертную камеру Смертельный вливается страх… Лишь маятник, острою бритвою Срезая балтийскую хмарь, Следит, как проклятья с молитвами Оболганный путает царь. II О, Павел, Павел, бедный царь! Вам ужас открывает вежды. Нет, не для вас, мой государь, Сны обольстительной надежды. Вы одиноки, видит Бог, В любом краю своей отчизны, И ваш спасительный чертог — Всего лишь холм для страшной тризны. Куда несёт вас на волне, Где ваше верное дворянство? О смесь, гремучая вполне — Идеализма и тиранства. Среди властительных забот Не место рыцарским романсам… На троне страшен Дон Кихот, Куда страшней, чем Санчо Панса. За этот страх вам не простят Ни прямоты, ни благородства, И жалкой кличкой — сумасбродство! — Порывы ваши окрестят. А вы — во власти миража! Но напоилось злобой жало, И чернь дворянская, дрожа, Уже подъемлет сталь кинжала. Они набросятся гурьбой От крови царственной шалея, И офицерский шарф тугой Сомкнётся на тщедушной шее. ......................................................... И ненавистный всем тиран Готов в последний путь пуститься. Последних почестей обман Без суеты над ним вершится. Не смыть слезами тяжкий грим, Лицо упрятано в личину. Но дети? Но жена? Не им Его оплакивать кончину. ....................................................... Вот, позабыв привычный страх, Сметя в душе своей преграды, Ликует Невский в двух шагах От опозоренной громады. Так что ж, ура? Гремят пиры, И шляп фасон сменён без риска. Но дух тлетворный с той поры Неистребим в снегах российских. III Восьмиугольник гулкого двора. Роса покрыла и гранит, и мрамор. Босой кумир на пьедестале замер. Из-за реки бьёт полночь. Нам пора. Пора покинуть двор уединённый, Где бродит тень, взывая о пощаде. Но не было пощады и не будет В грядущем, настоящем и былом. Но мы живём в мгновении другом, И, Времени не предъявляя иска, Не слышим флейты вахт-парадной визга: Наш дух иною музыкой влеком. Нас увлекает хор архитектуры, В котором нет, и не было злодейства. Известно, что злодейство несовместно Со строгой гениальностью творца. И нам не надо отводить лица, Или смотреть сквозь пальцы — мы простили Истории невольные грехи. Где кровь лилась, теперь текут стихи. Мы всё и вся старательно забыли. Нам горя нет! 1984-86 (Прогулки по Питеру, “Бояныч“, Санкт-Петербург, 1999)