ПОВЕСТКА ДНЯ-4: выйти из феодализма!

Обобщение обоснованной части претензий, предъявляемых к российской государственности все 35 лет эпохи национального предательства, выявляет два ее фундаментальных по-рока: функциональный и управленческий. Функциональный определен самой функцией государственности. Созданное еще в недрах СССР, в 1990 году для (как можно предположить) разграбления советского наследства, вывоза награбленного в фешенебельные страны и легализации там в виде личных богатств, эта государственность не совместима с созиданием. Поэтому она допускает его лишь под угрозой своему существованию: в полгода премьерства Примакова после дефолта 1998 года – в гомеопатических масштабах, в премьерство Мишустина (коронабесие, переходящее в специальную военную операцию) – уже в более широких, кусочно-разрывных формах, но все равно «в порядке исключения». Управленческий порок обнажен боевыми действиями: стратегия Первой мировой войны («прогрызание в лоб» заранее подготовленных укрепрайонов) доминирует просто потому, что стратегия Второй мировой (прорывы и маневренные обходы) требует, по-видимому, недостижимого для этого типа государственности качества управления. Ведь гибко управлять уходящими в прорыв войсками и захватываемыми территориями для «эффективных менеджеров», выросших в логике разграбления наследства, по-видимому, непостижимо сложно. Правящая тусовка избрала в качестве социального идеала (если верить никем за долгие годы не опровергавшимся ссылкам на советника президента по цифровизации) Россию времен Николая II. Проблема той России - фатальная несовместимость архаичной, феодальной по сути системы управления с потребностями индустриальной эпохи. Сегодня мы видим архаизацию системы управления, которая ради достижения своей ключевой, феодальной (а то и раннефеодальной) по сути функции грабежа перестраивается в, по выражению многолетнего советника президента, академика РАН С.Ю.Глазьева, в «блатной феодализм». Не в силу чьей-то порочности, а по объективной причине приведения формы управленческой системы в соответствии с решаемой ею функциональной задачей. Архаизированная система «блатного феодализма» не соответствует сложности постиндустриальной эпохи как минимум не в меньшей степени, чем система самодержавного феодализма не соответствовала сложности эпохи индустриальной. Качественно важна и разница направлений движения: если феодализм Николая II старался развиваться вместе с индустриальными странами, просто необратимо отставая от них, - «блатной феодализм» его нынешних поклонников, архаизируясь, идет в противоположном направлении. В этом есть не сознаваемая правота: поскольку с перелома 1967-1975 годов человечество движется по регрессивной ветви спирали развития, деградируя, - сознательная архаизация, увы, есть сегодня движение «по течению» Истории, в общем случае соответствующее ее объективным потребностям. Но лишь «в общем случае». В конкретном случае участия в глобальной конкуренции «на уничтожение» опережающая социальная архаизация смертельно опасна, так как примитивизация системы управления делает ее невосприимчивой к объективным потребностям времени, не способной реагировать даже на простейшие информационные импульсы вроде конструктивной критики (даже когда она идет прямо с линии фронта). Ей предстоят суровые испытания. Ей предстоит мучительный выход из колониальной логики и хотя бы оценка целесообразности «надежного и бесперебойного» сырьевого обеспечения ею ее же собственных убийц. В целом перед Россией вновь, как в агонии империи Романовых, стоит задача комплексной всеобъемлющей модернизации – любым путем и любой ценой: альтернатива – уничтожение самой русской цивилизации.