Анна Ахматова «Маяковский в 1913 году» (1940) Читает Вера Воронкова

Ахматова рассказывала, что Маяковский, по его просьбе, был представлен ей Мандельштамом в кафе “Бродячая собака“ в 1913 г. «Маяковский в 1913 году» Я тебя в твоей не знала славе, Помню только бурный твой рассвет, Но, быть может, я сегодня вправе Вспомнить день тех отдаленных лет. Как в стихах твоих крепчали звуки, Новые роились голоса… Не ленились молодые руки, Грозные ты возводил леса. Все, чего касался ты, казалось Не таким, как было до тех пор, То, что разрушал ты, разрушалось, В каждом слове бился приговор. Одинок и часто недоволен, С нетерпеньем торопил судьбу, Знал, что скоро выйдешь весел, волен На свою великую борьбу. И уже отзывный гул прилива Слышался, когда ты нам читал, Дождь косил свои глаза гневливо, С городом ты в буйный спор вступал. И еще не слышанное имя Молнией влетело в душный зал, Чтобы ныне, всей страной хранимо, Зазвучать, как боевой сигнал. 3-10 марта 1940 __ Загадка смерти: «— Прощайте... Кончаю... Прошу не винить...» («Про это», 1923) В образе мальчика из стихотворения Ахматовой «Высокие своды костела...» можно увидеть судьбу и Вс.Князева, и Н.Гумилёва и даже Маяковского. Ведь одна из попыток самоубийства у молодых Гумилёва и Маяковского могла оказаться удачной. Но у первого это была игра, проверка себя, у второго — проверка судьбы. Молодого же поэта Князева «заиграл» Серебряный век, что отразила Ахматова в самой загадочной поэме 20 века — «Поэме без героя». «Сколько гибелей шло к поэту» — видит Ахматова с высоты 1940 года. Ведь Князев мог стать с годами поэтом и быть расстрелянным властями как Гумилёв. Или как Мандельштам погибнуть в лагере. Или как Есенин и Маяковский совершить самоубийство. “«Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям — преступление». Эти категоричные слова Сталина 17 декабря 1935 г. дали толчок к стремительному превращению Маяковского в главного советского поэта, представляющего не только эпоху «ревущих двадцатых», с которой он был органически связан, но и воплощающего в себе как бы всю советскую довоенную поэзию. Маяковский и Горький (первый — передовой поэт, второй — прозаик) венчали советский литературный пантеон: их именами называли пароходы, улицы, площади (Триумфальная площадь Москвы переименована в площадь Маяковского в день публикации в «Правде» процитированных слов Сталина), города. Канонизированный образ Маяковского как стального гиганта шел вразрез с его собственными представлениями о назначении поэта и поэзии. Можно даже сказать, что поэт стал заложником «хрестоматийного глянца» и «мраморной слизи», которых сам больше всего боялся, утверждая: Мне бы памятник при жизни полагается по чину. Заложил бы динамиту — ну-ка, дрызнь! Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь! Проницательный Пастернак заметил, что Маяковского уже во второй половине 30-х «стали вводить принудительно, как картофель при Екатерине», и это стало его второй смертью, в которой он неповинен. При всех своих негативных последствиях одно из главных мест в советской литературной иерархии позволило Маяковскому быть не обделенным вниманием исследователей, изучавших его не только как рупор революционной эпохи, но и, например, как новатора стиха и языка — что в несвободной от идеологических оков науке было совсем не тривиально“ (). «Ощущение глубинной созвучности силы интимного переживания, близость судеб поэтов, выявляющих в любви духовный потенциал личности, определило одно из признаний Ахматовой. По свидетельству В.Виленкина, в беседе с ним Ахматова на его слова о близости к Маяковскому, в смысле “раскрепощения стиха“, заметила: «Не в этом сходство, а совсем в другом: в одиночестве, в “несчастной любви». Хотя, конечно, этой фразой ощущение взаимосвязанности не исчерпывалось, а лишь углублялось. Как показывают архивные материалы, фрагменты из незавершенной прозы, записи к “Поэме без героя“, Маяковский всю жизнь сопутствовал Ахматовой, присутствуя в мире ее творческого сознания, она как бы невольно “примеряла“ его судьбу к своей. Незадолго до смерти Ахматова приезжала в Музей Маяковского в Гендриков переулок. Исследователь творчества Маяковского, в те годы сотрудник Музея, Н.В.Реформатская вспоминает: “Разговор перешел на тему о смерти Маяковского и трагически сложившихся в последние месяцы событиях его личной и общественной жизни, о его конфликте с “рапповцами“, травле “Бани“, “непризнанности“ поэта. Помню как Анна Андреевна проронила по этому поводу: “Да, ему это было невыносимо“ и добавила: “мужчины этого перенести не могут, даже такой, как Маяковский, а может быть особенно такой как Маяковский“».